Едва упав на стеганный матрас, он оказался в чертогах весны, рядом с яблоней. Земля под ногами была стылой, трава в росе. Птицы песнями зазывали дитя-солнце поскорей выходить из своей колыбели. На старом месте оказался и Баян.
— Разве сейчас не вечер? — спросил Аннит, здороваясь.
— У всех месяц грязень, у месяц меня травень. У всех заря вечерняя, у меня утренняя. — Баян по-скоморошьи развел руками. Добавил: — Да и здесь не явь.
Он сидел, подложив под себя куртку, держа на коленях нераскрытую книгу с ворохом бумажных листов на ней. Водил по листам графитовым карандашом, вырисовывая то знаки, то буквы. Аннит присел рядом на корточки.
— Мне нужно задать кому-нибудь вопросы.
— Спроси. Только начни с главного: у снов свои правила.
Аннит не задумывался ни на секунду. Ему могло быть интересно многое, но только от одного сейчас зависело исполнение выбранной судьбы.
— Возможно... перестать быть волшебником? Я больше не чувствую в себе ничего.
— Нет. — Вопреки ожиданиям, Баян не стал отвечать с конца. — Стать волшебником может любой, кто посмеет хотеть. Перестать быть собой не захочет ни один волшебник. Но вполне возможны двое учителей, которые могут противопоставить свою волю твоей, потому что такова их манера учить. И вполне возможен ты, который веришь в себя не больше, чем в цветок папоротника, невинных шлюх и щедрых торговцев.
Слова юноши не были любезны, но для собеседника его они были слаще меда. Тугой узел в груди ослаб, и только в тот момент Аннит понял, что боялся.
Потом он еще несколько часов задавал вопросы и слушал ответы, грелся под взошедшим солнцем и валялся на траве. А когда поднялся, на рубашке остались следы: не зелено-бурые разводы, а узоры из вьющихся стеблей травы и яблоневых лепестков.
Аннит шагнул за границу весны а оттуда — за границу сна. И тотчас же забыл все вопросы и все ответы, кроме первого, главного. Поднялся, не дав себе как следует проснутся.
Сон ли?
Рубашка, висящая на веревке в умывальной комнате, была как и раньше цвета небеленого хлопка. И еще она была влажной. Вряд ли от утреней росы, скорее от вечерней стирки. Ничего, никаких свидетельств. Только в сердце, на месте давешнего узла, Аннит ясно чувствовал силу.